Заслуженный артист ныне двух стран, Украины и России, актерское и режиссерское образование получил в киевском институте театрального искусства им. И. Карпенко-Карого. Играл в киевских театрах и в московском, имени Маяковского.
Снялся во многих фильмах: «Почтовый роман», «Стратегия риска», «Особо важное задание», «Всем спасибо!», «Полет с космонавтом», «Сильнее всех иных велений», «Смуглая леди сонетов» и других. «Смуглую леди сонетов» сам же и поставил.
Из нашумевших театральных работ — «Нахлебник» И. Тургенева, «Пещерные люди», «Венус» — спектакль, на котором, говорят, плакала автор пьесы, американская актриса Бренда Венус. Московский драматический театр «Сфера», в котором ставит спектакли и играет на сцене Александр Парра, сейчас на гастролях в Одессе.
В ТЕАТРЕ ТРУДНЕЕ
Это было в деревне. Не помню, где, по-моему, на Украине — замечательная природа. Родители вывезли меня туда подростком, и я завел очередной разговор о том, что хочу быть артистом, режиссером… Родители, конечно, категорически против. И я убежал под ивы у маленькой речушки и в своем дневнике огромными буквами написал: «Я БУДУ АКТЕРОМ!».
Интересные работы в кино были, но в театре было больше интересных работ — более увлекательных. Когда я переехал в Москву, меня пригласил Евгений Александрович Гончаров, и я работал в театре Маяковского. Не говорю о качестве тех работ, но они были для меня интересны. Разница между театром и кино? Мне кажется, в театре потруднее. Если считать за основу процесс роли, который идет, — ты встраиваешься, ты существуешь в этом процессе. В театре ты не всегда озабочен тонкостями кадра или микродвижения, микромизансцен — подъема глаз, еле уловимого поворота, — но это техника, это ремесло. Есть актеры, которые снимаются, как на паспорт: так, так и так — «Их разыскивает милиция». А в процессе этого нет. И кино, и театр, объединяет этот процесс. В театре он труднее, потому что он требует б?льших затрат, огромной энергии.
СЦЕНА ТРЕБУЕТ ПОСТУПКОВ
Мы приехали с театром «Сфера», который сейчас гастролирует в Одессе. Зал театра Иванова большой, он требует наполнения. В большую кастрюлю нужно больше воды. А если вы работаете в наперстке, а потом перельете в большую кастрюлю, то быстро выкипит.
Главное — это восстановить человеческую жизнь: не слова, которые ты говоришь, не взгляды, не усы или прическу, которые ты носишь, а то, чем озабочена твоя душа, чем она наполнена, что с тобой происходит в тот момент, когда ты существуешь. К сожалению, мы якобы думаем, якобы чувствуем, якобы ощущаем, — а профессиональное существо сцены требует поведения, совершения поступков. Этого многие даже в жизни не делают — они поступков не совершают. Родители часто не совершают поступков по отношению к детям. Поэтому очень многие люди аморфны. Это не их вина, это их беда. Порой люди в жизни много говорят, а мало делают. Мысли теряются, ощущения возникают сами по себе.
А вот театр и кино, и в этом смысле актерская профессия, концентрирует, заставляет приходить к этому алтарю и существовать целенаправленно, энергично, страстно, ярко. Актерская профессия заставляет говорить о глубине человеческой души. А режиссерская профессия дает возможность выразить взгляд на мир — она объединяет персонажей, и даже расстановка их на сцене позволяет создать цельность видения картины мира. Другое дело, если у тебя неправильное видение мира или оно вообще отсутствует. Или, может, тебе нравится, чтобы персонажи не говорили словами, а показывали татуировки на себе — это уже другой вопрос. Но мне кажется, что режиссура позволяет представить зрителю некое воззрение на мир.
ТЕАТР — ЧТОБЫ НАУЧИТЬ ТОМУ, ЧТО НУЖНО
Как-то я задавался вопросом, откуда пошел театр. Многие знают, что театр пошел от хороводов, ритуалов и прочего. Не знаю. Довольно сомнительно. Я как-то представил себе первобытное племя. И это первобытное племя съело мамонта, которого убило. Мамонт буянил, и некоторые охотники пострадали: кого-то мамонт угробил, кого-то покалечил. Да и добычу быстро съели. Дальше надо убивать следующего мамонта, а для того чтобы его убить, нужно, чтобы были охотники. Покалеченные не могут охотиться — значит, надо, чтобы новое поколение чему-то обучилось. Поэтому на какой-то поляне вождь — он же режиссер — расставляет молодых соплеменников и говорит: «Будем охотиться так. Ты будешь в этой охоте такую-то роль исполнять, ты — такую-то. А ты будешь мамонт». Сидит племя на косогоре (вот вам и амфитеатр) и смотрит.
Вывод очень простой. Искусство театра — в том, чтобы дать воочию увидеть, кто что делает. Не кто что говорит, думает или чувствует. Научить племя тому, что нужно.
Если возникает дефицит героев — то можно сказать, что тот, кто бросил камень и попал мамонту в глаз, — тот герой. Можно сказать, что трус — это такой-то. Тогда возникает комедия. По отношению к тому, что необходимо племени.
КАК ЕЗДИМ, ТАК И ЖИВЕМ
Многие режиссеры размышляют так: мне нужно, чтобы свечи горели фитилем вниз, и чтобы свечи эти не горели, а чтоб из них текла водка или шампанское. Большинство фокусов никакого отношения к театру не имеют. К эстраде — это я понимаю. Мне кажется, что это и есть режиссура — умение что-то представить племени, понять, разгадать, что ему нужно, и дать подсказку: если ты в такой ситуации, наверное, будет правильно сделать так. Не нравоучение, а обучение — реальное, для того чтобы человек сумел.
Я живу в племени, которое называется Москва. Я думаю: «Что этому племени нужно, в чем у него потребность, необходимость?». В Москве безумные пробки. Вроде бы, все правильно управляют машинами. Нет. Это им кажется. Они боятся признаться, что они водить не умеют. Они боятся признаться, что они боятся, пугаются, что их затрут. Если посмотреть, как ездят, — можно понять, как живут, — для этого не надо много ума. Как мы по дорогам ездим, так мы и живем.
НАСТОЯЩИЙ ДИАЛОГ СО ЗРИТЕЛЕМ
Для того чтобы играть вне зрителя — не надо выходить на сцену, можно это и дома делать, перед зеркалом или в туалете. Я очень волновался, когда мы открывали гастроли в Одессе. Точнее — я был настороже, я был начеку. Потому что знал, что вступлю в сражение со зрителем: я должен успеть мгновенно разгадать, что интересно. Поразительная штука — дыхание зрительного зала. Это ни с чем не сравнимая вещь. Это почти как поцелуй, когда ты слышишь дыхание женщины, — ты считываешь всю информацию.
Дыхание зрительного зала… Ты начинаешь его вести, готовить к чему-то либо ошарашиваешь чем-то, стараешься его потихоньку приласкать. Без зрителя, без людей, присутствующих на косогоре, это — чушь собачья. Потому что настоящий диалог у тебя происходит именно со зрителем. Мне кажется, что великодушная профессия режиссера заключается в том, что ты что-то преподносишь зрителю. Пусть он думает, что он это все сам открыл, сам все вспомнил и догадался. Замечательно! Я ему тихонечко это подсунул — и либо оно ему пригодится, либо не пригодится. Поэтому театр должен быть достаточно внятен, заразителен, крайне необходим.
СО ЗРИТЕЛЕМ ВСЕ В ПОРЯДКЕ
Исчез ли образованный зритель? Нет, не исчез. Он просто стал редко ходить в театр. Потому что больше занялся делом. Жена одного известного академика долго уговаривала своего мужа пойти посмотреть спектакль «Дама с собачкой». Наконец она его уболтала. Они пришли в театр, и в первые же минуты пребывания в зале зрителей стали обливать водой — академика в том числе. Он, видно, не очень был готов к этому. Потом он вдруг увидел, что два героя постановки сидят на бревне и так качаются, чтобы казалось, что они совершают половой акт. Академик сказал: «Мне достаточно». Встал и вышел.
Так что? Другие зрители были менее смелыми или никогда другого не видели, и поэтому этот акт на бревне им безумно понравился? Может, у них не хватало воды, и им нравилось, что их обливают? Если да — то это малообразованность. А образованные люди пугаются: вдруг они придут, а с ними в театре начнут делать что-то нехорошее. Обидно все-таки. А еще и деньги надо за это заплатить.
Со зрителем все в порядке. Мне кажется, с нами что-то не совсем. Мы в угоду чему-то скрываем, что мало умеем, что мало знаем. По-моему, морочим голову.
ЛЮБОВЬ НИ ВО ЧТО НЕ ПРЕВРАЩАЕТСЯ
Никто никогда мне не докажет, что на сцене любят так же, как в жизни. Даже любимый мой Аль Пачино, который играл в фильме «Запах женщины». Он делал это мастерски. Или Дирк Богард в «Ночном портье». Но дело в другом. Дело в том, что там все это сконцентрировано, там попытка воздействовать на зрителя. Сценическое действие больше напоминает жизнь, когда мужчина ухаживает за женщиной. А сама жизнь больше напоминает повседневное существование. Я не очень понимаю, когда говорят: «С годами любовь превращается… во что-то там». Может, она у кого-то и превращается во что-то. Но если ты любишь — то ты любишь, и ни во что она не превращается. Если не любишь — то не любишь. А придумывают, что она превращается в какую-то дружбу или партнерство, или еще что-нибудь такое. Мне кажется, это слегка не оттуда.
По-настоящему, для жизни, ни театр, ни кино не мешают. Наоборот, если бы не было жизни, если бы ты не открывал, что это так тебя волнует, потрясает, выводит на другие уровни, то ты потом на сцене ничего не мог бы сделать. А если в жизни так любишь, как на сцене — тебе труба. Это неинтересно. Это никому не важно. Многие влюбляются в актеров: «Ах, как он любит!».
ЛЮБИТ, НО НЕМНОЖКО ПО-ДРУГОМУ
Любовь по-настоящему — это когда тому человеку, который тебе нравится всякими своими проявлениями, ты каждое утро и каждый день можешь удивляться. Или тебе это нравится, и ты готов что-то терпеть. Это бывает неожиданно и надоедливо, даже может раздражать, ты можешь чего-то не понимать. Но ты хочешь этому человеку служить, делать приятное, тебе интересно с ним общаться. Мне с женой интересно. Она непростой человек — но это увлекательно. Хотя — совершенно искренне — иногда что-то надоедает из-за каких-то капризов.
Это относится и к мужчинам, если у тебя есть друзья, ради которых ты готов это делать. Или мои дети, которых я люблю… Это мне доставляет удовольствие. Меня так поражает, когда говорят: «Ну, что это… Так надоело… Каждый день…» Но пусть каждый задумается, что он каждый день просыпается — это тоже надоедливо, правда? Но почему-то это «одно и то же» никому не недоедает. Цикличность, повторяемость — это так естественно! И если человек не умеет находить в своем пробуждении что-нибудь интересное, могу представить себе, как ему скучно.
ПРОСТЫЕ ВЕЩИ ЕСТЬ ПРОСТЫЕ ВЕЩИ
Отсутствие настоящих людей, которые при всех трудностях остаются людьми, которые не занимаются конформизмом… Я не говорю о железобетонных людях. Я говорю о тех, которые, если знают правду, то ни за что не поступятся. Таким людям всегда трудно. Потому что шелупонь, пену, которая нас окружает в большинстве случаев, страшно не устраивают люди верные, прочные, подлинные. Им все время надо путать карты. Им все время надо морочить голову. Они сами придумывают какие-то легенды о себе и о других. А простые вещи есть простые вещи. Если ты куришь — то куришь. Если пьешь водку — ты пьешь водку. Если любишь женщин — то любишь женщин. Невозможно так: я вроде курю, а вроде не курю; вроде люблю, а вроде не люблю. Чушь собачья! Одной задницей хотим на всех свадьбах побывать: и там немножко, и там немножко. Подлинных людей, наверное, стало меньше.
А чем занимается телевидение? Недавно обнаружились письма Эйнштейна. Как все завопили о том, что у него были любовницы! А почему это всех так заинтересовало? Потому что, скажем, Иван Иванович Иванов, который живет за углом налево, имеет гораздо больше любовниц. Если вы про любовниц — тогда это к Иванову. А если вы про физику и теорию относительности — тогда это к Эйнштейну. У нас это есть: дезинформировать, деградировать какую-то личность, разложить ее на патологии, которые были бы ближе к нам. Чтобы можно было окликнуть: «Эй ты, Эйнштейн!». Нас хотят разочаровать в идеалах.
Замечательно говорил когда-то Лихачев: «Можно притвориться кем угодно. Трудно притвориться интеллигентным человеком».
P. S.
Человеку я бы пожелал постижения мира и себя. Открывай самого себя и мир, для того чтобы те, которые идут после, не делали твоих ошибок.
