26 апреля Украина отмечает трагичную дату – 25-летие с момента катастрофы на ЧАЭС. Что происходило на станции в течение следующего месяца, знает Леонид Гринченко.
О взрыве на ЧАЭС на тот момент полковнику, служившему в оперативном командовании войск юго-западного направления, Леониду Гринченко стало известно практически сразу. Хотя масштабы трагедии были не ясны. Пока шли разбирательства в самом Чернобыле, в Кишиневе занимались мобилизацией войск. С 27 апреля до 2 мая.
Леонид Гринченко, генерал-майор в отставке, участник ликвидация последствий аварии на ЧАЭС
Вот 1 мая во время демонстрации мы подписывали директивы. Я помню в Кишиневе главком стоял на трибуне, а я ему подсовывал из-под трибуны директивы на подписание
4 числа около 50 военных руководителей из Кишинева были уже в Чернобыле. Сам Леонид Гринченко (практически не спавший первые 10 суток) занимался организацией военных частей. Дислокация, пропитание, распределение полутора тысяч единиц техники и десятков тысяч солдат. К 15 мая число военных в районе станции было около 30 тысяч человек, а к концу месяца – 60 тысяч. Именно силами армии, в первую очередь, шла ликвидация.
Леонид Гринченко, генерал-майор в отставке, участник ликвидация последствий аварии на ЧАЭС
Он вправе отказаться, никто его не может заставить. И вас тоже никто не может заставить. В этом случае заставляет работать армия. И те, кто носит погоны, те же пожарные, милиция, не имеют права отказаться от работы. И командир, зная, что кто-то получит травму, заражение, он обязан выполнять задачу. Поэтому и ликвидация последствий шла в основном через армию
Сегодня много говорят об ошибочных решениях, принятых в те дни. Возможно, не нужно было закидывать реактор мешками с песком. Возможно, не стоило проводить дегазацию Припяти уже 5-6 мая. Ведь из-за горевшего реактора уровень радиации возобновлялся уже на следующий день, а люди выполнявшие эту работу, получили дозу заражения. Но тогда решения приходилось принимать молниеносно в нечеловеческих условия. Люди работали самоотверженно, вспоминает Леонид Гринченко. Каждый день проводились совещания утром и вечером. Министры, ученые, военные сообща и без каких-либо бюрократических проволочек принимали решения на свой страх и риск. Например, нужно было срочно выкачать тонны воды из-под реактора. Ведь если бы горящий радиоактивный реактор провалился в эту водную массу, это грозило вторым взрывом, мощность которого могла бы уничтожить пол-Европы.
Леонид Гринченко, генерал-майор в отставке, участник ликвидация последствий аварии на ЧАЭС
— Давай будем бурить дырку, кто будет бурить? Как бурить?
Шахтер говорит:
— Мы пробурим. Привезем к утру установку и утром уже проделаем эту дырку.
— Так трубы, куда качать воду эту? 9 тысяч тонн.
— Есть запасная емкость, специально подготовленная.
— Чем качать? Герасимов, трубы найдешь?
— Есть у нас трубы.
— Какие?
— Оцинкованные.
— Нет, нужна нержавейка. Где нержавейка?
— В Иркутске.
Госплан говорит:
— Довезем. 10 часов, и трубы будут.
— Тогда завтра качаем воду.
Вот это было принято решение
Работы было так много, а времени настолько мало, что о личной безопасности в те дни мало кто думал. Даже марлевыми повязками просто пренебрегали. И, наверное, это было неправильно, спустя 25 лет вспоминает Леонид Гринченко.
Леонид Гринченко, генерал-майор в отставке, участник ликвидация последствий аварии на ЧАЭС
Боялись мы, не боялись? Радиация, так как сегодня, вы не чувствуете, есть вред или нет. Вот так и мы не чувствовали. Никто не задумывался о последствиях. О том, что пожарные погибли, Кибенок и эти 6 человек первые, мы узнали через какое-то время. Но это не повлияло, мы знали, что просто они попали в самое пекло. Они ценой своей жизни, это те же Матросовы, которые закрыли амбразуру
Леониду Гринченко повезло. 23 дня проведенные им в непосредственном близости от Чернобыльской радиации не сказались на его здоровье. Тысячи других людей поплатились жизнью. Но выхода не было ни у кого. Каждый, кто был там в эти дни, вспоминает Гринченко, выполняли поставленные задачи, не задумываясь об опасности. Ведь иначе … О том, что могло произойти в противном случае, даже страшно говорить.
